История Бориса Яковлева из города Дно
Поделиться
В последнее время все больше россиян покидают родину. Мы поговорили с уроженцем города Дно Псковской области Борисом Яковлевым. В 2017 году его обвинили в экстремизме за посты в соцсетях. Суда он не стал дожидаться. Рванул с 15 000 рублей в Финляндию, где попросил политическое убежище. Борис рассказал, как сложилась его жизнь, о чем он жалеет и почему не общается с соотечественниками.
Борис Яковлев
Фото: Из личного архива
49-летний Борис Яковлев родом из города Дно Пензенской области. Много лет жил в Петербурге, играл в питерской рок-группе. После автомобильной аварии вынужден был вернуться на родину, в Дно. Посмотрел, как живет народ в глубинке и начал бороться с местной властью – писал песни и стихи в соцсетях. В 2017 году российские спецслужбы усмотрели в творчестве Яковлева признаки экстремизма. Против него возбудили уголовное дело. Бориса осудили заочно, когда он уже находился в Финляндии. В 2019 году Яковлев получил политическое убежище.
Фото: Из личного архива
Мы списались с Борисом по соцсетям. Он поменял фамилию на псевдоним. Просит не указывать город, где живет.
— Домой я теперь вряд ли вернусь. Меня занесли в базу данных Интерпола, — начал Борис Яковлев. — Может, конечно, есть срок давности у базы, я не узнавал. Но пока мало времени прошло, рисковать не стану. Суд вынес мне заочный приговор. Меня назвали экстремистом за то, что я кропал стишки на политические темы.
Помню, домой ко мне приходили оперативники, забрали компьютер, а мои произведения отправили на экспертизу. Специалист сделал вывод, что в моих произведениях есть признаки экстремизма. Как ни странно, с оперативниками и молодым следователем мы нашли общий язык. Когда я первый раз к ним попал, поинтересовался: «Где тут пыточная?» Они засмеялись. Потом меня отправили домой под подписку о невыезде. До сих пор не пойму, почему меня отпустили. Может, хотели выдавить из страны. Или надеялись, что я из своего Дна без денег никуда не денусь. А я пропал.
— С собой у меня было 15 тысяч рублей и рюкзак с необходимыми вещами. Убегал я через Белоруссию. Но не лесами, а официально. До границы с Беларусью добрался на попутке. Покупать билет в кассе с моей подпиской было небезопасно, меня могли арестовать. Потом из Белоруссии доехал до Риги, дальше — Швеция, оттуда в Финляндию.
— Органы не конфисковали у меня загранпаспорт. По ошибке или просто забыли, не знаю. Сначала приехал в Питер. Там спокойно пошел в визовый центр, через две недели получил финскую визу. Никто не спрашивал, есть ли у меня работа, какое материальное положение. Тогда время было другое. Хотя я все равно переживал, что возникнут проблемы с визой. Как-то все проще было.
— Есть правила – какая виза стоит, в такой стране и должен просить убежище. Теоретически я мог бы просить в Швеции, но потерял бы много времени. И, скорее всего, меня бы все равно перекинули в Финляндию. Решил времени не терять, сам добрался до Хельсинки.
Фото: Из личного архива
Город я не знал. Отправился на поиски полицейских. В отличие от Москвы и Петербурга, их там практически нет на улице. Полтора часа искал. У меня еще были проблемы с языком. В мое время в школе английский преподавали не на самом высоком уровне. Но кое-как объяснился. Произнес слово, которое говорят беженцы всего мира — «азайлум», что означает «политическое убежище». Меня отвезли в полицию. Сделали кучу моих фотографий, сняли отпечатки пальцев. Затем меня отправили в лагерь беженцев, где я прожил полгода.
— Меня возили на бесконечные допросы. Я рассказывал офицерам и переводчику свою историю. Поскольку к тому времени мне уже вынесли приговор, мой адвокат выслал копии уголовного дела, все документы были при мне, доказывать мне особо ничего не пришлось.
— Два года. Только полгода шли допросы. Потом меня перекинули в другой лагерь под Хельсинки, где я прожил чуть больше года. Там более-менее выучил английский. Познакомился с арабом из Ирана, который поднатаскал меня. Он, как и я, любит музыку. Слушал «Led Zeppelin» и «The Beatles» в лагере. С такими интересами ему тяжело приходилось в Иране.
— Я нашел работу. Пошел мыть полы и туалеты в хостеле. Правда, меня быстро оттуда уволили. Не сошлись с хозяйкой хостела в политических взглядах на Россию. Потом я устроился уборщиком в ветеринарную клинику. И вроде жизнь налаживалась. Но вскоре меня прикинули в третий лагерь, который находился в глуши. Рядом не оказалось ни магазинов, ни людей, одни медведи.
— Мое появление в Финляндии совпало с событиями в Сирии. Оттуда шел большой поток мигрантов. Потом людей стало меньше. Большинство лагерей закрылись. Народ компоновали и перекидывали из одного места в другое. В своем положении я не был сам себе хозяином. Посадили в автобус, повезли в лес, я подчинился. В том глухом лагере полгода прожил, пока не получил статус беженца.
— Все разные. В Хельсинки жил в небольшой комнатке на 2-3 человек гостиничного типа. В других лагерях нас селили в помещения по десять человек, спали на двухъярусных кроватях.
— Как повезет. Аферистов и отморозков хватало, в том числе, и русскоязычных. Встречались люди, связанные с криминалом, и просто мошенники. Большинство беженцев — «колбасная эмиграция». Так называют людей, которые бежали за лучшей жизнью, а не спасались от преследований.
— Таких хватало. Они приезжали из разных стран, не только из России. Например, политического убежища мог просить сириец, который не жил в районе, где шла война. А в Финляндии он пытался доказать, что бежал от войны. Но были ребята и с ранениями, психологическими травмами.
— Я обратил внимание на русских ребят, которые приехали из Прибалтики. По их поведению было заметно, что они как-то связаны с криминалом. Может воры, может, и того хуже.
— Они прожили в лагере две недели и пропали. Куда они делись, никто не знает. Может, сами убежали дальше, а может, их депортировали.
— Особо никто не распространяется ни о своей истории, ни о своей жизни. Редко кто откровенничал. Я бы всем советовал не молчать. У меня был случай, когда человек вроде как решил мне помочь. Я ему многое о себе рассказал. А теперь он хочет меня найти и убить. То ли у него мания, то ли шизофрения. Но от таких можно ждать чего угодно. Поэтому лучше пытаться действовать самому, от любой помощи отказываться до последнего. Пока к стенке не припрет.
— Финляндия — маленькая страна, всего 5 млн человек. Содержать беженцев дорого. Поэтому мигрантов здесь не особо жалуют. В Финляндии мало людей получает позитивное решение. Я знаю лишь двух россиян, которые получили здесь убежище. Те, кто не смог получились статус беженца, ищут работу и остаются по трудовой визе.
Фото: Из личного архива
— В Финляндии много беженцев старшего поколения. Те, кто покинул Россию в конце 90-х или в 2000-х годах. У них на балконах висит флаг триколор, они смотрят российские новости по телевизору, поддерживают нынешнюю власть. Странные люди. Они будто остались прошлом, в той стране, откуда бежали. Может, здесь плохо интегрировались, язык особо не выучили. Эти люди кучкуются группами. Я стараюсь с ними не общаться. Все это чревато. Да и просто испортишь себе настроение. Мне хватает общения с финнами.
— Я получаю так называемую пенсию. После двух лет лагерей я перебрался в нормальную квартиру. Государство оплачивает большую часть арендованной квартиры. Жить здесь дороговато. Мне, курильщику, это тем более заметно. Сигареты дорогие – 9 евро за пачку. Я сейчас табак кручу. Есть один знакомый, который привозит мне сигареты из России. Но он приезжает раз в год и привозит только один блок.
— Мне прилично подрезали пособие. Сказали, что я и так хорошо интегрируюсь. Я ведь поступил в колледж, более-менее учусь. Вот меня на минималку и посадили. Живу от пенсии до пенсии. Получаю порядка 500 евро в месяц. Помимо продуктов, надо оплачивать интернет, проездной на автобус. По итогу остается немного.
— Нет, с квартирными деньгами получается порядка 900 евро.
— Работать пока не получается. Я живу в одном городе, учусь в другом. До колледжа час езды на автобусе. Занятия длятся до 15.00. Домой возвращаюсь примерно к 17.00. Работать нет времени. К тому же, если я найду официально подработку, то с меня вычтут пособие. Пока нет смысла.
— Рассчитываю, поэтому в колледж пошел. Пишу песни и музыку, хочу на профессиональной студии записать материал. После окончания колледжа планирую подавать на гражданство. Статус беженца рассчитан на 4 года. Через полтора года мой срок истекает, придется искать работу. Я не боюсь работы, но до этого времени хочу реализовать мечту с записью песен. К сожалению, друзей у меня здесь нет, приходится все делать одиночку. Это сложно.
— Я не любитель массовых мероприятий, не выношу скопления людей. Когда в рок-группе играл, нагулялся в свое время так, что сейчас отдыхаю и душой, и телом.
Фото: Из личного архива
— Моя история и жизненный опыт подсказывает, что ни с кем не надо связываться. Изначально кажется, что человек твоих взглядов, вроде поддерживает тебя, а потом все заканчивается разочарованием и скандалом. Я стараюсь сторониться особенно русскоязычных за границей. Столько раз разочаровывался в людях. Больше не хочу. Знаю, что многие политэмигранты общаются между собой в Финляндии. Мне эти люди кажутся странными и непонятными. Может, это я стал с годами интровертом.
— Финны тоже немножко странные. Например, здесь можно встретить сталинистов. Поразительно. Кто-то из финнов поддерживает меня, кто-то не понимает.
— Финская новостная повестка – коронавирус и прививки, она мне уже порядком поднадоела. Здесь вообще мало чего происходит. Вот недавно на всю страну прогремела новость про пожар в доме, где выгорела квартира. Долго ее мусолили СМИ.
Сейчас утром включаешь телевизор — и все передачи про прививки. Так что события в России меня больше интересуют. И тогда появляется желание вернуться на родину. Ведь моя жизнь долгое время складывалась неплохо – была работа, любовь, рок-группа, концерты, гастроли, путешествия, альбомы. Все резко оборвалось, когда в 2000 году я попал в автомобильную аварию. Получил серьезные травмы ноги. Врачи думали, не смогу ходить. Слава богу, выкарабкался, но хромаю до сих пор.
Тогда я вернулся в свой город Дно. И там оказался в буквальном смысле слова на дне, у разбитого корыта. Пришлось начинать все с нуля.
— Скучаю. У меня ведь в Дне осталась мама. Она болеет, практически слегла. Люди добрые немножко ей поддерживают. Но меня напрягает, что я не могу ей помочь ни финансово, никак. Переживаю, что не нахожусь рядом.
— Конечно. Хотя я понимаю, что она грустит без меня, но она вида не подает. Я только слышу, как она тихонечко плачет в телефонную трубку, когда разговаривает со мной. Вообще она у меня боевая. Когда ко мне пришли сотрудники ФСБ, она их послала трехэтажным матом.
— Еще сестра есть. Но давайте оставим эту тему. Слишком личное.
— Нельзя. Если только несовершеннолетних детей. Ну или жену. А вот родителей нельзя.
Фото: Из личного архива
— Я там родился, школу закончил. Потом уехал учиться в Питер, где работал больше 10 лет, играл в рок-группе. Что вам сказать про Дно? Испытал огромное разочарование, когда увидел, как живут люди. Я там практически один был, кто возмущался происходящим. А вскоре от меня отвернулись и друзья, и родные.
— Люди не хотели видеть дальше своего носа. В Дне так вообще живут своими проблемами: огород – картошка, огород — картошка и так от сезона в сезон. Глядя на меня, все крутили пальцем у виска.
— После того, как я вернулся в Дно, наше общение прервалось. Да и группа распалась. Клавишник ушел в группу «Ленинград», барабанщик стал работать с Арбениной, которая его, похоже, все-таки выгнала. Остальные занялись бизнесом. Ребята все питерские, им проще было остаться не у дел. А я после аварии «слетел», не получилось зацепиться в большом городе. Да и мама больная на мне висела. Сейчас я поддерживаю связь лишь с нескольким знакомыми музыкантами из России.
— Я по жизни оптимист, хочется верить в лучшее. Но шансов вернуться с каждым годом все меньше. Если я сейчас приеду, то меня закроют. А попадать «на швабру», желания нет.
— Я ведь не сразу стал критиковать власть. Когда в Питере жил, то вообще не особо интересовался политикой. Да и группа наша была вне политики, пели про любовь. А когда в Дне оказался, тут меня и накрыло.
В Дне я много работал. На заводе трудился, где ко мне относились, как к рабу. Еще я в местном ДК работал, продавцом устраивался – двери, окна продавал. Видел, как людям платили зарплату 5 тысяч рублей, и никто не жаловался. Я долго вместе с ними был.
С годами недовольство накапливалось. Начинал психовать.
Еще один случай запомнился. Я работал электриком, проверял счетчики. Начальник отправил меня по одному адресу, отключить электроснабжение у должника. Приехал, а там разбитая изба. На пороге меня встретила безработная женщина. Рядом бегали дети. На плитке у нее варился «Доширак». И эта плитка была ее единственным спасением от голода. А я должен был ее отключить. Я отказался. После этого случая меня уволили.
Но все началось с того, когда в 2014 году у нас проходили выборы нового главы города Дно. В моем подъезде жила женщина, которая баллотировалась на этот пост. Под майские праздники она обратилась к землякам: «У нас есть движение неравнодушных граждан, поедем убирать братские могилы солдат». Я согласился. Мы убрали много могил. Каково же было мое разочарование, что все это оказалось предвыборной агитаций. Я ведь думал, что просто волонтерил за все хорошее, а оказалось, что работал на эту тетю, которая состояла в партии «Единая Россия».
Мне стало обидно. Конечно, я мог свою обиду засунуть куда подальше. Теоретически даже дружить с ними мог, мне бы и должность выбили. Ведь политикой я всегда интересовался. В школе политинформацию вел. Но я пошёл по другому пути. Начал скандалить с ними, писал разоблачающие материалы в соцсети. Кстати, может поэтому ко мне и пришли. Не исключаю, что кто-то из администрации города мог нажаловаться.
— Да так же и живут. Смирились со всем. Если раньше еще кто-то возмущался, то после моей ситуации все и вовсе притихли. Возможно, моя история послужила для устрашения остальных.
